Фото со официальной страницы Авигдора Либермана в Facebook.
Давид Эйдельман. "Грозный муж", "мамочка" и "ребенок алии".
14 лет назад 3 человека сидели на иерусалимском балконе и беседовали о формировании имиджей и репутаций в русскоязычной политике Израиля. Одним из них был известный политтехнолог Александр Бенинсон, другим – журналист Александр Вальдман, а третьим – ваш покорный слуга.
Мы все трое, в принципе, соглашались с тем, что общественное мнение имеет дело не с людьми, а с их репутациями, которые сложились в силу тех или иных обстоятельств: сознательных усилий самого политика и его пиар-службы, действий его сторонников, негатива, выплеснутого его оппонентами, работы СМИ, требований политической ситуации, запросов целевой аудитории его электората.
Имидж для общественно-политической реальности – это вещь гораздо более реальная, чем сам человек. Для политического анализа, особенно в предвыборный период, неинтересен вопрос, кем в действительности является человек, носящий ту или иную политическую маску. В конце концов – мы не исповедники, не шпионы, не моралисты и не следователи. Ведь иногда маска так плотно прилегает к лицу, что меняет и самого носителя. Самым интересным является механизм возникновения репутации. Почему на тот или иной товар наклеена именно та этикетка, которую он сейчас носит.
Интересно, почему репутации меняются, каким образом создаются и гибнут политические бренды.
Помнится, что мы пришли к выводу, что на тот момент (2005 год) на, так называемой «русской улице», являются востребованными всего две маски. Первая – это «грозный муж», «железный кулак в шёлковой перчатке», «наш таран», «мы им покажем», «он не прогнётся», «альфа-самец», «с Либерманом мы, без Либермана – нас».
Фото: официальная страница Авигдора Либермана в Facebook.
Вторая востребованная репутация – это «мать алии», «я – ваша мама, вот моя грудь», «идите ко мне поплакать», «пишите ко мне в Кнессет, я буду помогать вам решать проблемы», «я чувствую вашу боль как свою». Это социальный аспект, социальное лицо общинной политики. На тот момент единственным носителем этой маски была покойная Марина Солодкина. Была ли Марина Солодкина такой сердобольной женщиной до того момента, как она попала в Кнессет? Действительно ли она готовила себя в заступницы и утешительницы? Или, может быть, социальный образ «матери Терезы» русскоязычной алии был настолько востребован электоратом партии «Исраэль бе-алия», что он выбрал её, а не она его?
Марина Солодкина и Михаил Нудельман.
Ответ на эти вопросы может быть разным. Но нам точно известно, что Солодкина хорошо подыграла востребованному образу. Подыграла маске, которая прилипла к живому лицу. Из свои бесед с Солодкиной я сделал вывод, что она действительно ощущала себя мамой общины. И её главным представителем по социальным вопросам.
Ни один другой имиджевый тип, который предлагался русскоязычному избирателю, не был востребован. А предлагались образы русскоязычного «депутата-интеллектуала» (Юрий Штерн, Михаил Нудельман, Виктор Брайловский), «хорошего парня» и правозащитника (Роман Бронфман), «хулигана и паяца» (Игаль Ясинов), «идеологического лидера неоконсерваторов мирового масштаба» (Натан Щаранский) и другие. Ибо в отличие от имиджа, который создаётся самим политиком и обслуживающей его командой, репутационные ниши формируются в результате социального заказа публики.
Константин Развозов. Photo by Yossi Zeliger/FLASH90.
С той беседы на иерусалимской балконе, о которой мне недавно напомнил Саша Вальдман, прошло уже 14 лет. Что изменилось? Либерман по-прежнему занимает нишу самого грозного альфа-самца в нашей общине. На смену ему никого не выросло. В нише «социальной мамы» Марину Солодкину немного потеснила в 2009 году Софа Ландвер, заняв пост министра абсорбции. А в 2013 году после того, как Марина Солодкина сначала покинула Кнессет, а затем скончалась, Софа Ландвер утвердилась в социальной нише полностью. И занимала её безраздельно вплоть до начала этой каденции. В 2015 году в Кнессет пришла Тали Плоскова, которая вторглась в эту нишу.
Но за последние 14 лет появилась ещё одна репутационная ниша. Кроме «грозного мужа» и «социальной мамы» появилась ниша, которую условно можно назвать «ребёнок алии». Ибо за это время подросли дети, представители так называемого «полуторного поколения». Электорат воспринимает их примерно так: «это наши дети, ради них мы приехали в Израиль, они прошли вместе с нами все тяготы алии и абсорбции, и вот сегодня мы бы хотели ими гордиться». Первым такую нишу занял Йоэль (Костя) Развозов, рассказывающий о том, как он мальчиком мыл посуду в ресторанах, ухаживал за младшим братом, занимался спортом и добился того, чтобы им гордились. Таким же типажом будут в политике, скорее всего, Алекс Кушнир, Евгений Сова, Семён Графман и Илья Аксельрод – если пройдут в Кнессет.https://relevantinfo.co.il/3-maski/?fbclid=IwAR0eRXABE0KMZOB5TRsF3BtxmXCTyyFwP2M8v-uUuDlUv6jMeJg5tho8E4E