Народ, безумствуя, убил свою свободу...
«Обеими руками держу себя, чтобы не стать юдофобкой. Столько евреев, что диктаторы, конечно, они. Это очень соблазнительно».
Давид Эйдельман.
«Есть люди, которые как будто выделаны машиной, на заводе, выпущены на свет Божий целыми однородными сериями, и есть другие, как бы «ручной работы», — и такой была Гиппиус. Но помимо ее исключительного своеобразия я, не колеблясь, скажу, что это была самая замечательная женщина, которую пришлось мне на моем веку знать. Не писательница, не поэт, а именно женщина, человек, среди, может быть, и более одаренных поэтесс, которых я встречал» — писал о ней литературный критик Георгий Адамович.
Гиппиус на портрете Л. Бакста. 1906 год«Перехлест везде»
20 ноября исполняется ровно 150 лет со дня рождения выдающейся женщины — Зинаиды Николаевны Гиппиус. Поэт, драматург и автор прозы. Литературный критик (писавшая под выразительным псевдонимом «Антон Крайний») и хозяйка литературного салона. Идеолог символизма. Автор очень интересных и содержательных дневников и очень пристрастных воспоминаний.
Она сама писала о своем пути:
«Змеится луна в воде —
Но лжет, золотясь, дорога…
Ущерб, перехлест везде.
А мера — только у Бога».
Женщина, писавшая под псевдонимом «Антон Крайний», сознательно позволяла себе перехлесты, крайности, змеязычье. И на Богово взвешенное, объективное и мерное не претендовала.
«Ласковая кобра»
Зинаида Николаевна — была женой Дмитрия Мережковского. Вместе они образовывали самый влиятельный союз Серебряного века. Эта была одна из самых продуктивных творческих пар в истории мировой литературы.
«И я такая добрая,
Влюблюсь — так присосусь.
Как ласковая кобра, я,
Ласкаясь, обовьюсь».
Про ласковость не знаю, хотя и на этот счет есть многочисленные свидетельства, но жалить она умела.
Впрочем, и на её счет кто только не злословил. От поздних эпигонов Некрасова до молодого Набокова, который припечатал в рассказе «Василий Шишков» творческую пару: «обширная дама (кажется, переводчица или теософка) с угрюмым маленьким мужем, похожим на черный брелок».
«Дама с лорнетом»
Когда она хотела сказать о человеке что-нибудь обидное и разоблачающее, то наводила лорнет и смотрела в упор. Есенин вспоминал:
«— Что это на Вас за гетры? — спросила она, наведя лорнет.
Я ей ответил:
— Это охотничьи валенки.
— Вы вообще кривляетесь...»
«Дама с лорнетом» была музой и одновременно творцом, вдохновительницей и судьей. Судьей мстительным и субъективным. «Все слова — как ненависти жала. Все слова — как колющая сталь!» — так писал об одной из её книг Блок.
Гиппиус была организатором литературного процесса, стратегом писательской группы. А иногда и инициатором травли того или иного литературного деятеля. В последнем, будь то травля Розанова за его антисемитское участие в деле Бейлиса или травля Блока за поэму «Двенадцать» — она никогда не раскаивалась. И, прощая людей, никогда не изменяла оценки их поступков.
«Зеленоглазая наяда»
Ее называли «декадентской мадонной». Гиппиус была именно проводником определенного рода литературной политики.
«Грех — жить без дерзости и без мечтания,
Не признаваемым — и не гонимым.
Не знать ни ужаса, ни упования
И быть приемлемым, но не любимым»
А её собственные произведения? «Она почти ничего не оставила такого, что надолго людям запомнилось бы. Ее писания можно ценить, но их трудно любить. Они бывали оригинальны, интересны, остроумны, умны, порой блестящи, порой несносны, но того, что доходит до сердца, – не в сентиментальном, а в ином более глубоком и общем смысле, – т.е. порыва, отказа от себя, творческого самозабвения или огня, этого в ее писаниях не было» — писал тот же Георгий Адамович.
Свидетельница века
Но в истории русской литературы Гиппиус осталась, прежде всего, как свидетельница времени — самой напряженной, переломной, трагической эпохи. И наиболее востребованными являются её дневниковые записи — непосредственная реакция на происходящее в момент, когда ещё непонятно к чему приведут те или иные процессы. Не случайно Дмитрий Быков в своем цикле стендап-истории русской литературы ХХ века «100 лет — 100 книг» (лекции на канале «Дождь») из всего наследия Гиппиус выбрал именно петроградские дневники «Черные тетради».
«Вся её публицистика под псевдонимом «Антон Крайний», все её довольно темпераментные литературные разборы — они как-то канули. А вот дневники остались. По двум причинам. Во-первых, (и это мой совет всем, кто сегодня пишет дневники) мелочей нет, надо фиксировать именно то, что вам кажется наименее важным; вот этот поток информации, который отслеживает Гиппиус (а газет-то нет в это время, почти все газеты, как говорит ей там один пролетарий «приморожены»). Она во многом единственный источник информации о том, что думала и говорила Петроградская интеллигенция в восемнадцатом-девятнадцатом годах, о том, что она делала, о том, что она вообще в это время из себя представляла» — говорит Быков.
Сама Гиппиус противопоставляла дневники воспоминаниям, неизменно искажающим прошлое. «Дневник – не стройный “рассказ о жизни”, когда описывающий сегодняшний день уже знает завтрашний, знает, чем все кончится. Дневник – само течение жизни. В этом отличие “Современной Записи” от всяких “Воспоминаний”, и в этом ее особые преимущества: она воскрешает атмосферу, воскрешая исчезнувшие из памяти мелочи. Воспоминания могут дать образ времени. Но только Дневник дает время в его длительности» — писала сама Гиппиус в предисловии к книге своих дневников 1914-1917 годов.
«И нет ни сил, ни возможности. Нет слов — а между тем только слова останутся. Только они кому-нибудь помогут не забыть. А забывать нельзя» — писала Зинаида Николаевна в Варшавском дневнике 1921 года.
Это важнейший человеческий документ, попытка рационализировать и зафиксировать моментальную музыку эмоций, оформить ворох иррационального, сформулировать, то, что без моментальной записи забудется и исказится, поскольку долгосрочной памяти эмоций не существует.
«Дневник — важнейшая форма творческой самореализации Гиппиус, и не приходится удивляться тому, что после нее осталось столь много дневников в прямом жанрово-терминологическом смысле этого слова — повседневных, хронологически выстроенных датированных записей-повествований от первого лица. В своем многообразии дневниковые тексты Гиппиус выявляют различные регистры ее личности, часто пересекающиеся, но никогда не смешивающиеся между собою: лаконичные подневные записи для себя — и ретроспективные обобщающие характеристики определенных жизненных этапов; интимно-психологические признания, метафизические построения, обращенные к “избранным”, самым восприимчивым, — и адресованная всем и каждому публицистическая хроника текущих событий, оборачивающихся творимой историей. Почти во всех случаях записи Гиппиус — больше, чем индивидуальная исповедь. Ее дневник “О Бывшем” — не просто совокупность откровений и свидетельств, дающих ключ к пониманию того, как структурировались религиозные убеждения автора; это — важнейший документ для истории “нового религиозного сознания” в России в символистскую эпоху. Записи, неоднократно издававшиеся под общим заглавием “Петербургские дневники”, и примыкающие к ним “Черные тетради” — это хроникальная история жизни Гиппиус и ее близких в период мировой войны, революции и первых лет владычества большевиков; но вместе с тем это — исторический документ исключительной силы, исполненный той глубины осознания и точности оценки всего совершающегося, которые тогда были доступны мало кому из современников. И сейчас ее “революционные” дневники могут служить таким же безупречным и всеобъемлющим — не в смысле арифметического учета событий, а по адекватности их отбора и осмысления — учебником истории России на переломе двух эпох, каким является “Архипелаг ГУЛАГ” Солженицына применительно к последующей истории страны» — пишет Александр Лавров.
Гиппиус и критик Аким ВолынскийГиппиус и евреи.
Зинаида Гиппиус всегда была убежденным врагом юдофобии. Хотя бы потому, что помнила происхождение основоположника христианства:
«Он с нами плакал, Повелитель
И суши, и морей.
Он царь и брат нам, и Учитель,
И Он — еврей»
Она выступала против антисемитов во время Дела Бейлиса, объявляя нерукопожатными распространителей кровавого навета. Вместе с мужем добилась исключения Василия Розанова из Религиозно-философского общества в 1911 году, поскольку считала обвинение еврейского народа в ритуальных убийствах не только опасным мракобесием, чреватым погромами и убийствами евреев, но и «оскорблением всего русского народа» (см. статью «Либеральная травля»)
В начале Первой мировой войны, Гиппиус записывает в дневнике в ответ на постоянные сообщения о германских зверствах: «Кто осуждает? Тысячными толпами текут евреи. Один, из Торнео, руку показывал: нет пальца. Ему оторвали его не немцы, а русские — на погроме. Это — что? Или евреи не были безоружны? А если и мы звери… кому перед кем кичиться?».
Тем поразительнее выглядят её постоянные филиппики в адрес евреев-большевиков в «Черных тетрадях» 1917-1919 годов.
«Большевицкие газеты читать бесполезно. К тому же они ввели слепую, искажающую дух языка, орфографию. (Она, между прочим, дает произношению — еврейский акцент!)».
«Обеими руками держу себя, чтобы не стать юдофобкой. Столько евреев, что диктаторы, конечно, они. Это очень соблазнительно».
«Ваша Наивность! Mister Wilson! Вы хотите спросить нескольких евреев под псевдонимами о «воле русского народа». Что же, спросите, послушайте. Но боюсь, что это недостаточная информация».
«Натансон (я с ним встречалась в Париже), старец, лицом напоминающий Фета (у Фета, ведь, было пренеприятное еврейское лицо)».
«Официально восторжествовало «принятие» немецкого мира; спешно запосылали новую делегацию. Но долго не могли найти желающих, Иоффе и прежние отказались. Поехал Карахан с несколькими евреями (русского — ни одного). Неизвестно, докуда доедут».
Цитаты эти говорят сами за себя. И показывают, как должен был чувствовать себя русский интеллигент, не сочувствующий революции, глядя на роль, которую евреи играли в новой власти.
«Мы и евреи — не одинаково ли угнетенный народ?»
Позже, уже находясь в эмиграции, Гиппиус посвятит несколько статей теме русско-еврейских отношений. «Мы и евреи — не одинаково ли угнетенный народ? И не наш ли это общий, — ленинский, всероссийский, — погром? Линия разделения — другая. Избиваемые русские, избиваемые евреи — по одной ее стороне, и одно. Избивающие русские, избивающие евреи — по другой, и тоже одно» — писала она в статье «Антисемитизм» 1921 года. Правда в этой же статье она утверждала, что когда на митингах выступал какой-нибудь комиссар, говоривший с сильным еврейским акцентом (вроде Володарского), то никто не выделял и не фиксировал его еврейства. Её же собственные дневники противоречат этому утверждению. Как раз о Володарском она пишет, что «Володарский», — конечно, псевдоним. «Фамилия этого еврея не то Коган, не то Гольдштейн (две версии). Бывший портной из Лодзи, в грамоте самоучка. У нас был повелителем печати. Закрыл все газеты, яростно обвинял их в трибунале» — писала о нем Гиппиус в «Черных тетрадях». Что ещё раз доказывает предпочтительность дневников в понимании происходившего.
«Почему так называемый «антисемитизм» из мира не исчезает, никакими «гуманистическими» средствами и «культурными» не излечивается? Может быть, не надо прикрывать эту странную чуждость между евреями и неевреями (или разность), которая ведь существует же? Может быть, надо, напротив, бесстрашно до корней ее докопаться, вместе разобрать, что именно разделяет нас, почему разделило? А что, если тогда, открытыми-то глазами увидим мы и смысл этого разделения, т.е. ту правду его, которая может привести нас к какому-то совсем новому единению?» — писала Гиппиус в 1928 году.
Удаленные записи
Именно музыкой эмоций, ощущением момента, чувствами, которые мог испытывать только современник, переживающий события и немедленно фиксирующий впечатления, а не мемуарист, описывающий в воспоминаниях прошедшее время, интересна её дневниковая проза. Включая, конечно, те записи, которые она удаляла при публикации.
Например, Борис Колоницкий в книге «Трагическая эротика» пишет, что наиболее ярким примером существенной корректировки дневниковых записей служит и знаменитая «Синяя книга». В 1927 году З. Н. Гиппиус, находясь в эмиграции, получила через знакомых текст своего «дневника» за 1914 – 1917 годы, который был оставлен ею в Петрограде. Вскоре отрывки текста появились в различных эмигрантских периодических изданиях, а в 1929 году белградское издательство «Русская библиотека» выпустило отдельное издание под заголовком: «Синяя книга: Петербургский дневник, 1914 – 1918».
Борис Колоницкий пишет: «Книга Гиппиус была сразу же встречена с большим интересом, на нее нередко ссылаются историки, серьезно повлияла она и на художественную традицию изображения революции. Читателей привлекала и привлекает декларируемая в предисловии предполагаемая предельная искренность автора, который решительно отказывается, несмотря на изменившиеся обстоятельства, «подправлять» свой текст в угоду изменившейся политической конъюнктуре. Между тем текст книги Гиппиус отличается от более ранней редакции…».
Очень интересно сравнивать удаленные и видоизмененные записи с окончательным текстом. Гиппиус не просто литературно выпрямила, она задним числом смягчила оценки императора Николая и его августейшей супруги Александры Федоровны.
«Царь ведь прежде всего – предатель, а уж потом – осел по упрямству и психопат», — писала она в сентябре 1915. А в ноябре сообщала о Распутине и императрице: «Сам же Гриша правит, пьет и фрейлин е..т. И Федоровну, по привычке».
Понятно, что после трагической гибели царя и царицы, после крушения империи, после установления диктатуры большевиков, находясь в изгнании, в Белой эмиграции, Гиппиус подобные обороты в дневнике оставить не могла.
В дневниках Гиппиус ровно те же слухи о развратной немецкой блуднице, которая помогает врагам, что фиксировались цензурой при перлюстрацией писем солдат с фронта, в городских разговорах простонародья, о котором докладывал Департамент полиции и пр.
«Очевидно, не стоит преувеличивать разницу между политической культурой образованной элиты и «народной» политической культурой неграмотных и полуграмотных простолюдинов. З. Н. Гиппиус, олицетворяющая рафинированную культуру Серебряного века, писала в раннем варианте своего «дневника», в сущности, о том же, о чем сообщали в своих письмах малообразованные русские солдаты» — пишет Борис Колоницкий.
Именно из-за такого единства, общего знаменателя, отражения возмущенного общественного мнения (пусть злобного и несправедливого) дневники Гиппиус и передают дух времени. И при прочтении их гораздо больше, чем при прочтении публицистики и художественных произведений Гиппиус, понимаешь трагедию, которая произошла с Россией в ХХ веке.
«Какому дьяволу, какому псу в угоду,Каким кошмарным обуянный сном,Народ, безумствуя, убил свою свободу,И даже не убил — засек кнутом?
Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой,Смеются пушки, разевая рты…И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,Народ, не уважающий святынь!»
29 октября 1917 года https://relevantinfo.co.il/gippius/?fbclid=IwAR0QN9eTQeRUTpX4KD6ExK9nyKYdNwFCWulj7RXFlPEQCD3AhitFNb9L0m0